Таверна на перекрестке

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Рассказы

Сообщений 141 страница 160 из 297

141

Увы, не смог прочитать. Буквы заменены и получается полная абракадабра.

0

142

Оба последних рассказа не смог? или только самый последний?

0

143

Нет, предпоследний. Про Алёну я прочитал.
(Кстати, странно, что он появился между моим сообщением и рассказом, что я не смог прочесть). Вроде ж тогда он был последним. Глюки сайта, что ли?

0

144

Бaбушка выpoсла словно из-под зeмли. Не было – и вот она. Он еле успел нажать на тормоз. Мoщный aвтомобиль, взревев, словно укрощенный хищник, остaновилcя.
Дмитрий Викторович выскoчил на улицу. На языке много чего вертелось. Он уже рот откpыл, но вдруг замолчал.
- Доброго здоровьичка, внучeк. Торопишься куда, поди? – незнакомая бабулька бесхитростно улыбалacь.
Глаза будто прозрачные голубые лeденцы. Выцветший платочек с цветочками, ситцевое платьице. Нa ногах – галоши. Поправила натруженными руками седые волocы, еще раз улыбнулась. Улыбка была совсем детская, даже такие жe беззащитно-розовые десны, как у младенцeв.
Дмитрия Викторовича уважали коллеги и побаивались партнеры. Он был жесткий, бескомпромиссный, ничего не боялся.
Считали, что идет по головам и чужды ему человеческие эмоции. И будь на месте бабушки кто-то другой, не миновать бы тому человеку всей глубины его гнева.
Но где-то в глубине Дмитрия Викторовича жил мальчик Митя. Обожающий свое детство и бабушку Липу. К ней мальчика на все лето привозили родители. Он спал в пологе. Просыпался, когда аромат от бабушкиных блинчиков и пирожков разносился по всему дому. Соскакивал и бежал к ней по деревянному, теплому от солнца полу. Бабушка прижимала его к себе, обнимая руками, еще в муке, которые вытирала о передник.
На столе стояла кружка с парным молоком. А потом они шли в поле. И облака проносились низко, качались васильки. На горизонте паслась коровка Бусинка. А рядом шел конь Звездочет. Вечером бабушка рассказывала сказки. И можно было выйти на крыльцо, послушать звуки ночных гостей, как она их называла. Что-то светилось в траве, кто-то шуршал.
И не было никого счастливей Мити в тот момент.
Поездок к бабе Липе он вceгда ждал. Его утонченная и модная мама моталась по курортам. Отeц, крупный чиновник, пропадал на работе. У мальчика было все: игpyшки, поездки, исполнение любых желаний. А ему хотелось поскорей в дepевню к бабушке. И он не мог понять в тот день страшных слов по телeфону: бабушка Липа умерла.
Как это? Баба Липа не можeт умереть! Как без нее будут Бусинка и Звездочет? Ночные светлячки? Как без нее будет он, Митя?
- Какая выдержка у мальчикa! Стоит и даже не плачет! Собранный такой! – удивлялись на поxoронах знакомые.
Дима попросился туда, как не отговаривали его отец и мать.
Боль изнутри ломала, била, выворачивала. А внешне он стоял твердо, даже не плакал. С бабой Липой уходило все, что было ему так дорого…
С тех пор изменился и его характер.
Прошли годы. И вот ему 35 лет. Он ехал в аэропорт, ждал полет по делам.
Но вдруг вспомнил просьбу своего друга, егеря Сергея.
- Отправь телеграмму, Дим. Это очень важно. Я сам уже не успеваю, в лес надо. Дозвониться до своих не могу. Это тетке моей. Связь у них частенько не ловит. Отправь, прошу. Только не забудь! – просил Сергей.
Дмитрий Викторович ничего не забывал. Но закрутился с новым контрактом. И… почему-то забыл.
Вспомнил уже по дороге. Глянул на навигаторе. Населенный пункт с незнакомым названием. Не то город, не то поселок. Он еще успевает к самолету, время есть.
Отправил телеграмму, сел за руль и помчался в аэропорт.
И вот тут-то, как из-под земли и появилась та бабуля.
Она была очень похожа на его бабушку. Или ему так показалось? Все бабушки похожи друг на друга ощущением безграничного счастья и того, от чего щемит в груди и хочется улыбнуться.
- Вы чего же так… Неосмотрительно вышли на дорогу. Я мог задавить вас. Тут нет перехода. А я тороплюсь, да. На самолет, - вздохнул он.
- Внучек! Помоги мне, пожалуйста! – вцепившись в рукав его пиджака, попросила старушка.
Дмитрий Викторович глянул в сторону машины. Кошелек был там.
- Сейчас. Сколько денег нужно? – спросил он.
- Денег? Каких денег? Нет, что ты, милый! Этого не надо! Помоги мне Анчоуса найти! – бабуля по-прежнему не отпускала его руку.
- Анчоуса? – вскинул он бровь.
В голове тут же сложилось: пoжилая женщина потеряла собаку. Но… у него нет времени ее искaть.
- Бабушка! Вы покричите eго! Прибежит. Или к дому придет. У вас тут все рядом, никуда не денeтся ваш Анчоус! – Дмитрий Викторович посмотрел на чacы.
Время еще былo.
- Матрена Митpoфановна меня зовут. А тебя как? – не отставала старушка.
- Дмитрий Вик… Митя, - глухо произнес он.
Так давно его никтo нe нaзывал. Зачем он сейчас вспомнил и назвал свое детское имя? Непонятнo.
- Митенька… У меня так мужа звали. Митенька, помоги мне, а? Ножки не держат, так расстроилась. Анчоус-то все, что у меня осталось! Мужа схоронила давно уже. Дочка с внучкой разбились в поза то лето. Никого нет теперь. Только он! – бабушка принялась утирать слезы краешком платка.
Дмитрий Викторович снова взглянул на часы. Если он будет ехать быстро, то в принципе, время еще есть.
- Садитесь в машину. Сейчас объедем улицы! У вас их не так много! Прямо пасторальная идиллия, а не место! Все зеленое, в цветах! – он помог старушке сесть в машину.
Прокатились они быстро по улицам. Только Анчоуса так и не нашли.
- Спрятался, наверное. Матрена Митрофановна, послушайте, у меня самолет. Я вообще бы в ваши края не заехал, но вспомнил про телеграмму. Всем что-то срочно нужно здесь. Другу Сергею телеграмму, вам вот Анчоуса найти. Давайте сделаем так. Вы его ищите, продолжайте. А я вам свой телефон напишу, хорошо? Приеду, помогу если что. Не плачьте вы! Хотите, если не отыщите, я вам корги куплю? – предложил Дмитрий Викторович.
- Какие корки? Зачем они мне? У меня свои дома есть! Сушу на печке! – всплеснула руками Матрена Митрофановна.
- Нет, вы не поняли. Корги – это собачка. Как у английской королевы! Хотите? – усмехнулся молодой мужчина.
- Нет, внучек. Не надо мне корки эти. Какая я королева? Мне бы Анчоуса. Окромя его никто не нужен! – бабушка продолжала доверчиво смотреть на него.
Они на улицу вышли. Раскаленным апельсиновым шаром висело в небе солнце. Пахло скошенной травой и медом. Дмитрий Викторович положил визитку бабушке в карман. И пошел к автомобилю. Краем глаза заметил, что старушка вначале бросилась за ним, потом остановилась.
Сел за руль. Ему нужно срочно на самолет. Он опоздает, а там новый контракт и деньги. Он еще успевает, если будет ехать очень-очень быстро.
Перед тем, как тронуться, посмотрел в сторону бабушки. Она стояла и плакала, опустив голову. Вытирала слезы краями платочка. Встретилась с ним взглядом через открытое окно.
- Храни тебя Бог, Митенька! Ты и так много времени на меня потерял! Сама поищу! Господь в пoмощь! – помахала ему рукой старушка.
А он сквозь это лето и coлнечные блики вдруг увидел заснеженную зиму. И бабушка Липа мaхала ему также рукой, пока не скрылась за снежной пеленой. Большe oн ее видел…
Да, у него контраст и дeньги на кону. А у нее, у этой старушки что? Пустой дом без близкиx? Загадочно исчезнувший Анчоус, в которой сосредоточены вся жизнь и любовь? Не может он уехать. Это будет предательством. По отношению к этой старушке Матрене Митрофановне. По отношению к своей бабушке Липе…
Дмитрий Викторович вздохнул. Машина плавно тронулась, он ее в стороне поставил. Пошел по направлению к старушке, грустно подумав, что сделка уплыла. И его друзья, и знакомые не поверили бы, если бы увидели, что он творит. Но так надо. Так правильно.
- Ты чего это… Не нужно ехать-то? – старушка снова схватила его с надеждой за рукав.
- Теперь уже не нужно. Ну что, давайте, вашего Анчоуса искать!
- Ты называй меня на «ты», внучек. Можно бабушка Матрена. Меня внучка звала «баба Матрешка». Прости, Митенька, что задержала тебя. Но я не могла иначе! – всхлипнула бабушка.
Дмитрий Викторович, повинуясь порыву, прижал ее к себе. Так они и стояли какое-то время. Шикарно одетый молодой мужчина и простая деревенская старушка, незнакомые до сегодняшнего дня.
А потом долго бродили по улицам. И баба Матрена все кричала: «Анчоус». Домой к себе позвала, мол, он притомился, поди.
Домик был маленький. Внутри бедно, но чисто. Дмитрий Викторович пообещал себе мысленно бабуле помочь. Вязаная ажурная скатерть на круглом столе. Самовар и веревочка баранок. Банка с молоком. Разноцветные коврики.
На стене – фотографии. Седовласый мужчина с ямочкой на подбородке. Молодая женщина, прижимающая к себе зеленоглазую девчушку. Семья, ее семья. Рядом иконы.
- Садись, Митенька. Молочка хочешь? Козьего? У меня Морошка живет. Вот от нее молочко! Пирожки вон тут, под полотенцем. С картошкой, с капусточкой. Кушай, милый. Ты что-то бледный такой мне вначале показался! – погладила его по светлым волосам бабушка Матрена.
Он улыбнулся. Впервые нe дежурно, а от души. Это было тоже самое молоко, родом из детствa. И пирожки такие же, как у бабы Липы. Он перестал есть выпечку гдe-либо. С тех пор, как не стало бабушки. Потому что все казалось пpeсным и невкусным.
Пришло и долгожданное ощyщение покоя. Даже спать захотелось. Ему давно не снились сны. И все вpeмя было ощущение гнать, бежать куда-то, успевать.
До этого момента Дмитрий Викторович не понимал, как сильно все-таки устал. И не хватало этих разговоров, теплых, по душам. Потому что не доверял даже тем, с кем дружил. Отец и мама его конечно, любили, как и он их. Но того тепла, что было с бабушкой, не доставало. И вот теперь оно возвращалось.
- Баба Матрена, пойдемте дальше искать пропажу вашу! – Дмитрий Викторович поднялся.
Странно, но в доме и на крохотной кухоньке он не увидел собачьих мисок. Но решил, что из-за хорошей погоды вышеупомянутый Анчоус мог заниматься перекусами во дворе.
На одной из улиц им повстречалась дородная дама в красном платье с розами. С любопытством зыркнула в их сторону и остановилась:
- Здорово, Митрофановна. Слушай, ко мне тут опять сын приехал, да внучата, как хорошо то!
Дальше полился поток информации про неведомого сына и внучат. Баба Матрена кивала. Дмитрий Викторович стоял рядом. Пиджак он оставил в доме. Темно-синие брюки, белая рубашка. Соседка, выдав новости, еще раз взглянула на него и не удержалась:
- А это… Кто это с тобой, а? Митрофановна?
Баба Матрена молчала. И чей-то голос, в котором он узнал свой собственный, вдруг произнес:
- Я внук. Митя. Будем знакомы!
Соседка охала и ахала, даже чуть сумки не уронила и устремилась куда-то вниз по улице, остановив случайную прохожую и отчаянно жестикулируя в их сторону.
Баба Матрена робко улыбнулась и погладила Дмитрия Викторовича по руке.
Так они и шли. Старушка и бизнесмен. Вдруг из-за поворота выбежал гусь. Он размахивал крыльями, гогоча. Старушка охнула и кинулась к нему навстречу. Птица обнимала бабу Матрену, норовя положить голову ей на плечо.
- Митенька! Иди сюда! Нашелся, слава Богу! Митенька, вот он! Анчоус мой! – приговаривала старушка.
Дмитрий Викторович рассмеялся. Нет, этого не может быть! Гусь! А собственно, с чего он решил, что Анчоус – собака?
- Умница он у меня такой! Гусенком еще так привязался, что верный дружок стал! По пятам ходит. Гуси и людей запоминают, и дорогу без труда найдут. Оттого и перепугалась я, когда он пропал сегодня. Никогда и никуда не уходил! А дом он знаешь, как охраняет! Не хуже собаки! А назвала его так, что он анчоусы любит, неизвестно почему. Все удивляются. Гуси же травку щиплют. А этот вот особенный. Схватит анчоус и бежать. То ли ест, то ли прячет куда, – радостно делилась впечатлениями бабушка Матрена.
К дому бабушки Матрены они втроем шли. Важно ковылял впереди Анчоус.
Свой телефон Дмитрий Викторович в пиджаке оставил.
Взял в руки. 70 пропущенных звонков от мамы. Что-то случилось? Он не успел набрать ее номер, как сотовый ожил.
- Кто это? Сынок! Дима! Сыночек! Где? Как? Дима, это правда ты, родной? – плакала мать.
Он никогда не замечал у нее таких эмоций и пробовал что-то сказать.
Но в ответ слышались лишь рыдания. Наконец раздался какой-то звук и в трубке послышался дрожащий голос отца.
- Дима! Димочка! Сыночек! Как же так? Где ты, сынок? – и отец заплакал тоже.
- Папа! Да что случилось? У вас что-то? С мамой? Папа, не молчи! – крикнул он.
- Самолет… Самолет упал, Дима. Тот, на котором ты лететь должен был. Мы думали, ты погиб, мама упала сразу… Как? Где ты, сынок? Мы выезжаем. Дима, это же чудо, что ты жив! – отец и мать, вырывая друг у друга телефон, говорили одновременно.
Ему внезапно стало трудно дышать. Расстегнул верхние пуговицы. Вышел на крыльцо. На скамеечке перед домом, протягивая ему горсть ягод, сидела бабушка Матрена. Важно обходил свои владения гусь Анчоус.
- Папа, я у бабушки.
Нет, не в бреду я.
Не волнуйся! Вы приезжайте с мамой сюда! – он не плакaл с 8 лет, с того дня, как прощался с бабой Липoй.
Но ceйчас соленые капли текли по щекам. А бабушка Матрена суетилacь рядом, вытирая их платочком.
- Пап, co мной все хорошо.
Я вас так люблю!
Знаешь, у нас теперь снова есть бабyшка! Ее Матрена зовут.
Я жду вас с мамой! – продолжил Дмитрий Виктopович, вдруг почувствовал себя ребенком, а не идущим напролом cильным мужчиной.
И склoнился пepед Анчоусом, который в ответ нежно обнял его двумя крыльями, наклoнив голову на плечо. Рядом кpeстилась бабушка Матpeна…

Автop: Тaтьяна Пaxомeнко

0

145

Лен, ты поместила тот же самый рассказ в том же самом виде. Некоторые русские буквы заменены английскими (латинскими).  Я не могу его прочитать. Эту копию можешь удалить. Рассказ-то уже здесь выложен.
Я не знаю, кому это приходит в голову заменять буквы.
ППотому, извини, отзыва на этот рассказ не будет.

0

146

Да я тот пост удалила и попыталась заново. Не знаю, почему так. Мне видятся одни русские буквы. А рассказ хороший, потому и решила попытаться еще раз.

Большое сердце.
Этого бомжа заочно знал весь район. Каждое утро его можно было встретить бредущим со своей собакой в сторону торгового центра. Там, по свидетельству очевидцев, в мусорные контейнера сбрасывают просроченные продукты, которые тут же разбирают местные бродяги. Именно туда был проложен его ежедневный маршрут.
Лицо этого человека было закопчённым от многолетнего воздействия солнца и мороза. Лохматые и немытые волосы выглядывали из-под шапки, а густая борода торчала в разные стороны. Куртка не по размеру, завязанная веревкой, висящие мешком штаны и ботинки замотанные вместо шнурков тонкой проволокой - стандартный образ городского бомжа. Этот бродяга запомнился жителям района из-за собаки, которая неизменно сопровождала его. Вместе они постарели лет на десять. Столько времени они делили еду и ночлег. Шерсть на собаке висела клочками, морда поседела, да и походка, как у хозяина, стала медленной и неуверенной.
По слухам жили они у озера под теплотрассой. Там из досок и фанеры был сооружен маленький домик на двоих.
Последнее время к их компании добавился маленький белый щенок. Он радостно крутился рядом и время от времени хватал старую собаку за висящие клочья шерсти. Бомж хриплым голосом давал команду. Малыш послушно вставал рядом и спокойно продолжал путь.
Осень уже наполнила город холодным воздухом. Листья ковром легли на землю. Время двигалось к зиме. Неожиданно для всех вечером на конечной остановке автобуса бомж устроился на ящике с большой картонкой, на которой было написано: "Отдам щенка в добрые руки!". Народ стал подходить и интересоваться. Одна женщина смогла разговорить его. Ей он поведал свою историю.
***
Звали его Сергей. Семейная жизнь не сложилась. После развода он остался жить в материнской однокомнатной квартире. Жене с дочерью оставил двухкомнатную со всем имуществом. Ушёл, как говорится, с одним чемоданом. Прожив в одиночестве несколько лет, ему посчастливилось встретить любовь. Людмила была пышная красавица со светло-русыми волосами, которые она заплетала в косу. Стали жить без регистрации в её трёхкомнатной квартире, а его однушку сдавали в наём, за счет чего имели дополнительный доход. Денег хватало, жили дружно, в любви и согласии. Беда пришла откуда не ждали. У Людмилы диагностировали рак. Женщина таяла на глазах. Сергей предпринял отчаянный шаг: продав свою квартиру, повёз любимую на консультацию в Германию. Там обследовали больную и тактично посоветовали продолжить лечение дома. Как потом пришло понимание, надежды не было. Зато в памяти от поездки осталось путешествие с Людмилой в Альпы, где они наслаждались пешими прогулками в окружении живописной природы, вдыхая бодрящий горный воздух. Это было самое счастливое время, которое подарила им судьба.
Вернувшись домой, Люда чувствовала себя все хуже. Сергей возил её по разным врачам, оплачивал альтернативное лечение, но судьба жестоко обошлась с ними. Женщина не справилась с болезнью. Дальше пошла череда неудач. После смерти любимой Сергея уволили с работы, её родственники выгнали его из квартиры. Нашлись псевдодрузья, которые утешили и помогли пропить оставшиеся деньги. Так Сергей рухнул на самое дно, с которого подняться уже не смог.
***
- А чего ты щенка пристраиваешь? - спросила женщина.
- Эта зима будет последней у меня. Помру я скоро, совсем ослаб. Мухтар мой тоже старик. Не сегодня-завтра помрёт.
Он с любовью погладил рукой голову старого пса.
- Беляшик летом к нам прибился. Очень умный малыш. Я обучил его всем командам. Беляш, сидеть! Дай лапу! Лежать!
Щенок быстро и с удовольствием выполнял команды хозяина. Дед достал из кармана кусочек сухого сыра и дал вознаграждение малышу. Тот старательно грыз поощрение и смотрел черными глазками-бусинками на окруживших их людей.
- Молодец, мальчик! Нужно, пока Беляш маленький, найти ему хозяина. Толковый и очень добрый пёс. Один пропадёт на улице. Да и мне спокойнее будет, если он будет жить дома.
Больно было смотреть на этого старика. Перед лицом смерти он думал не о своей горькой судьбине, а о маленьком щенке.
- Отдайте Беляша мне. Мой Грей умер полгода назад от старости. Я люблю собак и умею с ними обращаться. Ему будет хорошо у меня - сказала молодая девушка.
Она подошла и погладила щенка за ухом. Тот с удовольствием начал кусать её за руку.
- Бери. Его зовут Белый или Беляш. Только тебе придётся на руках нести его домой, а то он сам не пойдёт от меня.
Девушка достала из кошелька тысячу рублей. Протянула Сергею купюру и взяла щенка на руки.
- Бесплатно нельзя, а вы купите себе что-нибудь - сказала она.
- Ты иди скорее, чтобы он опомниться не успел.
Девушка быстро удалялась. Издалека был слышен щенячий лай. Это возмущался Беляшик, не понимая, что происходит. Сергей смотрел им вслед, прижав к себе старого лохматого Мухтара. Из глаз покатились слёзы, которые пропадали в густой бороде. Видно было, как тяжело дался ему этот шаг. Осознавая конец своей жизни, старый и больной бомж великодушно решил устроить будущее своего маленького друга.
Молодой парень, глядя на несчастного бомжа, тоже достал из кармана купюру.
- Отец, купи себе и Мухтару еды.
Люди, по примеру молодого человека, подходили к старику и давали деньги.
- Да что вы. Мне же ничего не нужно - не понимая происходящее, бормотал бомж.
- Тебе-то не нужно. Это нам нужно поучиться у тебя доброте. Бери деньги, пригодятся - грустно ответила женщина. Она собрала купюры и падала их старику в руки.
- Спасибо, люди добрые! Пойдём, Мухтарушка.
Он медленно пошёл в сторону озера. Маленький сгорбленный бомж с большим и добрым сердцем брёл со спокойной душой доживать остаток своей жизни - его малыш теперь в безопасности.
Счастливые Перемены
Автор Лариса Володина

0

147

С "Большим сердцем" всё в порядке. Я ж написал на него отзыв. Я имел в виду совсем другой рассказ.
Короче, проехали.
P.S:
Дело тут в том, что некоторые русские и английские (латинские) буквы внешне похоже. На глаз кажется, что буква та, а на самом деле совсем другая. Поэтому и получается фиг знает, что.

0

148

Он просто влюбился в женщину по её письмам. Он не знал, кого увидит при встрече...
На Центральном вокзале, Джон Блэнчард посидел на скамье, затем встал и поправил свою армейскую куртку. Он пришёл, чтобы встретиться с девушкой, в которую как ему казалось был влюблён. Знаком, по которому он должен был её узнать, была роза.
А заинтересовался он этой особой, когда посетил библиотеку штата Флорида. Там, взяв в руки книгу, его внимание привлекли заметки на полях, сделанные карандашом.
Джон понял, что у этого человека богатый внутренний мир и острый ум, и ему понравилась душа этого человека. На одной из страниц он увидел имя. Холлис Мэйнел оказалась предыдущей владелицей издания.
Блэнчард приложил немало усилий, чтобы разыскать женщину. Оказалось, что она была жительницей Нью – Йорка. Молодой человек начал вести с ней переписку. Так продолжалась их дружба.
Затем он был вынужден поехать по службе за границу. В течение года переписка между ними продолжалась. Эти двое узнавали друг о друге всё больше. Чувства их становились сильнее. Это было началом любовных отношений.
Когда мужчина попросил выслать, ему фотографию, Холлис не согласилась сделать это. В письме она заявила, что если чувства сильны, внешность человека не должна играть никакой роли.
Джон должен был вернуться домой. Они договорились, что встретятся на вокзале. Девушка сообщила, что прицепит на лацкан пиджака красную розу. По этому предмету моряк должен был узнать её.
Вокзал. 7 часов утра. От волнения, молодой человек не мог найти себе места. Он всё думал о том, какая внешность у девушки? Он увидел, как к нему подходит красивая стройная блондинка, с небесно-голубыми глазами. Её светло-зелёный костюм, делал её образ похожим на весну. Увидев красавицу, Джон к ней подошёл. Ему было не до розы!
Девушка иронично улыбнулась и сказала:
– Я пройду, если вы не возражаете.
Когда красотка прошла вперёд, за ней Блэндчард увидел автора писем. Он онемел… Женщина, на пальто которой красовалась роза, оказалась зрелой дамой, лет за 40, полной. Её очень толстым ногам, было тесно в туфлях. Седые волосы нетрудно было разглядеть под старенькой шляпой.
А девушки уже не было видно. Моряка одолевали двойственные, сильные чувства. С одной стороны, ему показалось, что он влюбился в белокурую красавицу в зелёном костюме, и хочет отправиться на её поиски, немедленно.
С другой стороны, он помнил, какие сильные чувства испытывал, когда переписывался с Холлис, и каким родным человеком, она за год стала для него.
И тут мужчина принял решение. Он крепко сжал копийный экземпляр книги, из-за которой они познакомились с Холлис. Он понял, что ничто не может быть важнее настоящих, искренних чувств. Да, внутри он был сильно разочарован внешностью дамы, но что поделать…
Представившись даме, он спросил:
– Вы – Холлис Мэйнел? Хорошо, что я вас всё-таки, встретил. Можно с вами поужинать?
Дама улыбнулась:
– Морячок, ты ошибся. Девушка, которую ты только что встретил, дала мне розу и попросила к плащу её прицепить. Она сказала, если ты меня куда-нибудь пригласишь, я должна буду сообщить, что она ждёт тебя в кафе, напротив.
(с)

0

149

Рассказ про бабушку - просто до слез

0

150

Как-то не совсем понял. Девушка дала розу даме, чтоб та приколола, чтоб та сказала, что... итд?
Автор, по всему видать, очень молодая девица (думаю, не больше 20-ти). Женщину за сорок считает и описывает древней старухой.

0

151

Да, может быть... Тут, мне кажется, не совсем верно описано - нужно было розу отдать некрасивой девушке. А не даме. И если бы он ту девушку пригласил, значит, считать проверку пройденной. Хотя... нехорошо по отношению к некрасивой девушке!

0

152

Да, конечно, нехорошо!
То есть, отношения сразу начинаются с обмана.

0

153

Жила-была на свете проститутка по имени Софья Подсолнухова. Внешность имела непримечательную. Русые волосы, серые глаза. Ладная фигура. Работала проституткой. Занималась любовью за деньги.
Утром Софья распечатывала на цветном принтере объявления и клеила их на столбах. На каждом объявлении было красное сердечко со стрелой навылет, надпись Любовь за Деньги, и телефон.
Клиенты приходили к проститутке Подсолнуховой домой. Бывали молодые и пожилые, симпатичные и совсем непривлекательной внешности, воспитанные и грубоватые. Сразу в коридоре отдавали девушке шляпу, плащ и деньги. Кто-то смущался, кто-то приносил купюры в конверте. Соня деньги складывала в тумбочку и звала клиента на кухню, пить чай с вишнёвым вареньем.
За кухонным столом они вели разговоры, иногда словно невзначай касаясь друг друга руками. Софья смотрела мужчине в глаза, потихоньку влюблялась. Рассказывала что-то из своего детства, иногда доставала фотоальбом. Иногда пела под гитару романсы, или заводила пластинку с музыкой Вивальди. Смотрела грустно и пристально, или смеялась и гладила мужчину по волосам, украдкой целовала его в макушку. Перекидывались словами, словно бы говорили о пустяках, но оба понимали, это и есть самое чудесное и главное на свете. Потом они, обнявшись, шли в спальню, и там предавались любви.
Затем мужчина уходил, и начиналось самое неприятное. Проститутка Софья Подсолнухова доставала из шкафчика черную бутыль, в которой была разлюби-вода, мерзкое вещество из 38 компонентов. По слухам, туда входили молочные пенки, рыбий жир, японская горчица васаби, острый чили-перец и ещё много всякой ужасной всячины. Подсолнухова делала глоток из бутыли и горько плакала. Тогда из-за шкафа выходил, понурив курчавую голову, бог любви Амур, молча вынимал стрелу из груди Подсолнуховой и так же молча удалялся, влача свои ненужные сейчас крылья по линолеуму.
Каждый клиент приходил к Подсолнуховой только один раз в жизни. Потом он словно бы все забывал или начинал думать, что все ему приснилось. А с телефона на объявлении, если бумажка вдруг обнаруживалась в кармане пальто, отвечали что-то про расслабляющий массаж, и бывший клиент проститутки Софьи понимал – это совсем не то, что с ним случилось, да и случилось ли это вообще?
Однако что-то важное в жизни каждого из этих мужчин менялось безвозвратно. Один из них вскоре после визита к проститутке Софье стал священником. Другой завербовался в экспедицию по поискам пропавших кладов (и говорят, нашел, но счастлив от этого не стал, и все еще что-то ищет). Бывали и грустные истории, но чаще все кончалось хорошо. Мужчины опять влюблялись, уже не за деньги и не по объявлению, создавали крепкие семьи, заводили потомство…
А проститутка Софья Подсолнухова продолжала заниматься своим ремеслом. Приводила клиентов, принимала деньги и складывала их в тумбочку. Однажды вместо мужчины в дверь позвонила сущность. Сущность звали Жабраилом.
Жабраил был в черной шляпе, темных очках, с головой как у рыбы карпа (таких карпов продавали на рынке напротив, и когда их покупали, то вылавливали из аквариума и отрезали голову, а потом тушку заворачивали в целлофан для последующей прожарки). За спиной, под плащом, у сущности были крылья, над головой сиял нимб, а на лбу был синий рог, почему-то всего один.
Жабраил строго посмотрел на Софью и произнес:
- Нуу-с!
Проститутка Подсолнухова всплеснула руками:
- Судить будете? Ну давайте, вот она я, продажная женщина.
- Бог вам судья (насупился Жабраил), я из другого, так сказать, ведомства. Служба внутренней разведки (сущность достал из кармана золоченые корочки, быстро раскрыл перед носом девушки и так же быстро спрятал обратно). Сотрудничать будете?
- Мне скрывать нечего. Занимаюсь этим-самым по любви, деньги беру по таксе (ну и что, жены тоже берут, и любовницы берут). Деньги нужны мне для дела.
- А для какого дела? (Жабраил деликатно покашлял в носовой платок, голос его был вкрадчиво тихим, интимным).
- Храм Сердца хочу построить! Тогда каждый будет любим и счастлив. Для этого надо много денег собрать, сложить вместе, денежка к денежке. В деньгах сила… вот особое волшебство и приключится, и превратятся они в огромный розовый сапфир в форме сердца. А внутри будет небольшая комната, и если двое туда войдут, то уже никогда не расстанутся, будут всегда любить и понимать друг друга, целовать и обнимать друг друга, помогать и поддерживать, и проводить вместе свою жизнь, свой досуг, свои ночи и дни до самой своей смерти, рожать и растить детишек, и умрут в один день. Только надо много денег, а для этого надо много любви, а для этого надо все время пить разлюби-воду, а от неё, знаете, как потом живот болит! И душа тоже… (И проститутка Софья Подсолнухова заплакала, хотя так-то она не плаксивая была, а наоборот улыбчивая).
И тогда случилось небывалое: сущность Жабраил снял черные очки, промокнул носовым платком свои рыбьи глаза и ласково погладил проститутку Софью по голове.
- Ничего, дочка, я поговорю там. Получше есть средства. Не надо себя так утруждать. Все наладится!
Михаил Цельмс

0

154

Как-то оборван рассказ. Мне так показалось, по крайней мере.
Персонаж - явный гибрид Азиль с Камиллой.
И Харганчик под конец нарисовался!

0

155

Но если предположить, что Панкееву автор не читал, то неплохо, на мой взгляд!

0

156

Только идея. Концовка скомкана.

0

157

Нерусь
Инке с детства море было по колено. В три года пошла в садик, а в четыре её оттуда уже выгнали. Не любила Инка ничего делать по команде и по расписанию: ни есть, ни танцевать, ни петь, ни играть, ни гулять, ни спать. Как воспитатели ни бились, как бабушка ни умоляла - ничего не помогало. На вопрос "Почему?" Инка всегда давала один и тот же ответ: "Не знаю. Я такая родилась."
Бабушка только охала и винила себя за принятое когда-то опрометчиво решение переехать в этот молодой и стремительно растущий город, которое, по её мнению, стало роковым для всей семьи. Если бы они тогда только не переехали, если бы не купились на то, что отдельное жильё можно было получить сравнительно быстро, то Анечка бы никогда не встретилась с этим итальянцем и всё, абсолютно всё, было бы по-другому.
Бабушка до конца своих дней пребывала в твёрдом убеждении, что её Аннушку совратил тот итальянец, что он наобещал ей золотые горы, а когда та понесла, то малодушно скрылся из её жизни.
Обидно ей было, что он даже ни разу и не пришёл посмотреть на Инку, которая, как ей казалось, была его точной копией. А ещё говорят итальянцы детей любят, ага, как же!
Бабуля и в самом страшном сне не могла себе представить, что тот итальянец был у её ангелочка Аннушки далеко не первый, что её любимая дочурка уже давно спит со взрослыми мужчинами и что это её шестнадцатилетняя, белокурая, спокойная, нежная и застенчивая Анютка целенаправленно и изощрённо совращала того итальянца. Сначала просто за импортный шоколад и дешёвую бижутерию, а потом, после разговора, где её поставили перед выбором: или сообщим родителям и в школу или ты сотрудничаешь с нами, уже по приказу.
Инка была другой породы. Полная противоположность своей матери. Чернявая, угловатая, тревожная, резкая, дерзкая и при всём этом очень добрая и чувственная. Несмотря на то, что с матерью они виделись крайне редко, она искренне, всем сердцем любила её. Когда кто-то из детворы говорил про мать что-то плохое, повторяя, зачастую слова родителей, она остервенело била обидчика. Если дед или бабушка говорили в сердцах о матери, что, мол, бросила на них ребёнка и шлындает не поймёшь где и не поймёшь с кем, то она страстно доказывала им, что мама хорошая и она обязательно её заберёт, как только уладит свои дела и найдёт для них квартиру.
- Чего с неё взять? Нерусь - она и есть нерусь! - говорила бабушка и украдкой вытирала слёзы.
Даже на раздражённый дежурный вопрос матери, при очередном её визите: "Почему ты такая тощая? Не жрёшь что ли?" Инка, радуясь их встрече и интерпретируя вопрос как проявление заботы о себе, радостно отвечала ей: "Не знаю. Я такая родилась."
Да, Инка такая родилась. У неё, в отличие от матери, эмоциональная составляющая личности всегда доминировала над интеллектуальной.
Кроме неприятностей, это приносило ей и море умопомрачительно-сладких переживаний.
Повзрослев, она заботилась о своих любимых стариках настолько нежно, трепетно, терпеливо и с чувством такта, что это вызывало зависть у всех пожилых людей их двора.
Будучи молодой женщиной, она влюблялась искренне, страстно и каждый раз на всю жизнь!
Став матерью, она любила своего мальчика инстинктивно и самозабвенно, хотя, материнской любви сама так и не дождалась.
Вообще, все черты её характера, воспринимавшиеся в детстве как негативные, чудным образом превратились с возрастом в положительные. Из упрямой, своенравной, чрезмерно активной и необузданно эмоциональной девочки она преобразилась в упорную, целеустремлённую, думающую, инициативную и страстную личность.
Единственное, что не менялось, так это то, что она не держала на родительницу зла, хотя с годами та появлялась в её жизни всё реже, и всё время пыталась её перед всеми оправдать. Последний раз она видела мать на похоронах деда. Выцветшая, отёкшая и очень нетрезвая она всё же приехала на похороны своего отца и, неуклюже держа грязный дёргaющийся от икоты кулёк в руках, время от времени даже вытирала слёзы. Через полтора года её жизненные приоритеты изменились настолько, что на похороны матери она уже не добралась.
Похоронив сначала деда, потом бабушку, а через год и мать, Инка мечтала найти отца.
Не зная ни его фамилии, ни места проживания, она умом понимала, что шансов у неё практически нет, а сердцем всё же верила и потому продолжала искать.
- А вдруг? Ответа не было и вряд ли он когда-либо будет, а вот надежда теплится и греет душу до сих пор.
Сын вырос, получил хорошее образование, уехал работать за границу, навещает мать минимум раз в год, уговаривает её почаще приезжать к нему в гости, переживает за неё, балует ежедневными звонками и дорогими подарками и ни сном ни духом, что Инка и не мать ему вовсе, а всего - навсего старшая сестра. Тогда, много лет назад, с похорон деда мать уехала без своего грязного дёргающегося кулька, отдав его Инке и забыв о нём навсегда.
И на вопрос своей лучшей подруги "Почему? Почему ты Максиму всего не расскажешь?" всё тот же ответ: "Не знаю. Я такая родилась." и про себя, голосом любимой бабушки: "Нерусь - она и есть нерусь!"...
Автор: Инна Чешская

0

158

Пятиминутка заканчивалась. Начмед подняла голову от журнала дежурств.
— Ещё у кого-то есть вопросы?
— У меня есть в-вопрос, — подал голос Сан Саныч, поправляя модные очки без оправы. — У м-меня вопрос, когда мы р-решим с терапевтами?
— Да-да, — тотчас подхватила Ольга, — когда мы решим с реаниматологами?
Их взгляды встретились. Воздух в кабинете, кажется, слегка заискрился.
— Ну в самом деле, с-сколько можно? — вскинулся Сан Саныч. — У б-больного ведущей является кардиальная патология, п-почему я должен по несколько раз вызывать терапевтов на консультацию?
— Вот я и спрашиваю, — в тон ему продолжила Ольга, — у меня своей работы хватает, почему я должна бегать в реанимацию на каждый чих?
— Брейк! — резко прервала их начмед. — Вы мне тут ещё подеритесь! О чем вообще речь? О Дугине, что ли?
— Н-ну да, — Сан Саныч воинственно вскинул голову. — У б-больного сложное нарушение ритма, надо корректировать лечение, а я н-не аритмолог…
— А я что, аритмолог? — возмутилась Ольга. — Какая коррекция ритма, пока он в отёке лёгких? Или я должна вас учить отек купировать?! У вас диплом, между прочим, такой же, как и у меня, там написано «лечебное дело»!
— З-зато с-сертификаты у нас р-разные, — проворчал Сан Саныч, от возмущения заикаясь сильнее обычного.
— Успокойтесь, а то вы друг друга не слышите! — повысила голос начмед. — Дайте мне историю Дугина, я почитаю и разберусь, и завтра поговорим. Все, давайте работать!

Если настроение с самого утра испорченное, то и дальше хорошего ждать не приходится. Не успела Ольга спуститься к себе в приемное отделение, как ее атаковали медсестры.
— Ольга Васильевна, вы определились, кто будет на Новый год дежурить? — круглая, как колобок, и такая же шустрая и подвижная Соня встретила ее на пороге. — Только имейте в виду, что у меня малолетний ребенок!
— Твоему ребенку уже восемь, так что по закону у тебя никаких льгот нет! — возразила Галина. — И вообще ты уже четыре раза на Новый год не дежурила!
— Во-первых, неправда, я два года назад дежурила, — вскипела Соня. — А во-вторых, вон Ленка тоже давно не дежурила! А я и так всегда всех подменяю. И у меня ребенок без отца растет, я его на Новый год одного не оставлю!
— Одного! — фыркнула Галина. — Ой, сиротинушка нашелся! У него бабушка, старший брат и еще полный дом народу. Я своих в этом возрасте именно что одних оставляла, они у меня в первом классе уже и уроки сами делали и обед сами разогревали.
— Ольга Васильевна! Ну вы уж решайте, в самом деле! У всех же планы!

Ольга вдруг остро посочувствовала начмеду. Но и позавидовала тоже — та сказала «Давайте работать!», и до завтра вопрос закрыт…
— Сонечка, нельзя ли немного потише, а то тебя на улице, наверное, слышно, — досадливо поморщилась она. — И насчет ребенка — так у всех дети, кроме Гали, что же теперь, никому не дежурить?
— Я два года назад дежурила на Новый год! — повторила Соня.
— Неправда, тогда Светка дежурила, — возразила Галина. — В прошлом году я дежурила, а в позапрошлом Светка.
— Ну так давайте посмотрим, — вздохнула Ольга. — Давайте поднимем табели и узнаем точно. Я после обеда схожу в бухгалтерию и попрошу распечатать табели. А сейчас начинайте уже прием! А то там уже очередь.

Соня метнула на Ольгу очередной гневный взгляд. Открыла дверь в коридор, оглядела очередь:
— Кто первый на оформление, заходите!

Перед дверью приемного отделения развернулась машина «Скорой помощи». Из кабины выскочил фельдшер.
— О, их сиятельство пожаловали! — проворчала Соня. — Терпеть его не могу!
— Правда? — удивилась Ольга. — А мне он нравится, прикольный!
— Ну правильно, вас он за задницу не лапает! — с привычным возмущением в голосе откликнулась Соня.
Фельдшер Нарышкин, по правде говоря, на сиятельство похож не был, хотя и утверждал, будто он правда княжеских кровей. Чернявый, с золотым зубом, весёлый и шумный, он скорее напоминал цыгана. Хотя кто сказал, что одно исключает другое?

Нарышкин вошёл в приёмное.
— Что привез? — спросила Ольга, с порога стараясь заглянуть вглубь «Скорой».
— Да хроническая сердечная недостаточность, — махнул рукой Нарышкин. — Два инфаркта, третьи сутки задыхается, в больницу отказывается…
— Ну понятное дело, может, само пройдет, — вздохнула Ольга, глядя, как медсестра и водитель «Скорой» суетятся вокруг грузного, тяжело дышащего человека.

И тут больной вдруг резко побледнел и обмяк. Нарышкин прыжком влетел в машину, втроём они вытащили каталку и вкатили ее в приёмное.
— Похоже, давление упало, — растерянно пробормотал Нарышкин. Ольга пощупала пульс — сначала на запястье больного, потом на шее.
— Похоже, тут все упало… Опускайте его на пол!

Время вдруг замедлилось. Шофер с медсестрой не успели опустить каталку, а Ольга уже мягко, но решительно выставила за дверь родственницу больного, опустилась на колени и крикнула медсёстрам:
— Вызывайте реанимацию, тут остановка!
Дальше пошел счёт сердечным толчкам. Десять… Двадцать… Тридцать…
Рядом маячил Нарышкин с мешком Амбу в руках. После тридцатого толчка Ольга посторонилась, Нарышкин прижал маску к лицу больного, дважды нажал…
Десять… Двадцать… Тридцать…
Кто-то тронул ее за плечо:
— Ольга В-васильевна, отдохни!

Рядом стояли Сан Саныч и Паша.
Сан Саныч встал в головах больного с мешком Амбу, Паша упёрся ладонями в грудину больного. Десять… Двадцать… Тридцать… Два вдоха.

Нарышкин подскочил с дефибриллятором.
— З-зачем это? — отмахнулся Сан Саныч. — Чему там фибриллировать!
— Я ритм посмотреть хочу, — возразил тот. Приложил к груди больного «утюги» дефибриллятора. На экране появилась прямая линия.
— Ну хоть не д-диссоциация, — проворчал Сан Саныч и тут же скомандовал: — Н-набирайте адреналин и атропин!
— По вене? — переспросила Соня, уже со шприцом в руке
— Да какая там вена, без давления-то, — буркнул Паша.
— Соня сможет, — ответила Ольга, сменяя Пашу.
Десять… Двадцать… Тридцать…
Наверное, во всей больнице никто не находил вену лучше, чем Соня.
— Ольга Васильевна, остановитесь на секундочку!
Десять… Двадцать… Тридцать…
Теперь они сменяли друг друга втроём — Паша, Ольга и Нарышкин. Сан Саныч стоял с мешком Амбу.
— Набери мне ещё адреналина, — обратился освободившийся на минутку Паша к Галине и добавил, повернувшись к Сан Санычу: — Попробую в корень языка ввести.
— Давай уж в-внутрисердечно, — возразил тот. — Т-толку-то с твоего языка!
— Чтобы оттуда всосалось, должна быть хоть какая микроциркуляция, — согласилась Ольга, в очередной раз уступая место Нарышкину.
— Хоть какая у него есть, — проворчал Паша. — Зря мы, что ли, тут корячимся!
Десять… Двадцать… Тридцать…
— Дайте-ка я опять посмотрю, — Нарышкин опять полез с «утюгами». Через мгновение все, не веря себе, уставились на экран
— Синусовый ритм, — озвучила вслух очевидное Ольга.
— Черт, а в-ведь мы его з-завели, — отозвался Сан Саныч.
Нарышкин убрал электроды, привычно склонился над больным.
— Ты к-куда! — одернул его Сан Саныч. — З-зачем качать, если у н-него свой ритм? П-поднимаем в реанимацию, б-бегом!

Врачи расступились. Соня и Галина кинулись к каталке, действительно бегом докатили ее до лифта…

Ольга вышла в коридор.
— Девушка, что там у вас происходит? — возмущённо спросила ярко накрашенная женщина. — Я тут уже сорок минут сижу, а вы никого не принимаете!
«Девушка»… Ольгу передёрнуло. Собеседница явно была моложе ее.
— Извините, у нас тяжёлый больной был, по «Скорой»… Не волнуйтесь, всех примем, никто на ночь не останется!
Из кабинета выглянула Соня:
— Кто следующий на оформление, заходите!

Волгина Лариса Ивановна

0

159

Про нерусь мне понравилось больше.
Про врачей какие-то они слишком похожи на офисных работников. Так мне показалось.
И да, если у человека отёк лёгких, то он просто-напросто помрёт. Так что разговоры о ритме в данном случае будут неуместны.

0

160

Наверное, важна степень отека - от какой-то помрет, от какой-то можно и вытащить. Потому что автор сам врач и знает, о чем пишет. Меня привлекла именно реалистичная атмосфера.
Еще рассказик от нее же...

День сегодня ветреный, просто ужас. С утра ливень хлестал, размыл мне клумбы, растрепал розы, засыпал дорожки сорванными листьями. Полдня я провозился, пока навел порядок. А когда после работы переодевался, слышал, как радио бормотало, будто к Филиппинам приближается тайфун. Ох, не люблю я тайфуны! Изорвет листья моим пальмам, обломает ветки моим деревьям… Одно расстройство.

Дома меня уже ждали, как всегда. Больных сегодня немного, человек десять. Нет, не так — больных семеро, двое сопровождающих, а десятый… Я с трудом скрыл ухмылку. Десятый пришел меня разоблачать. Журналист, наверное. Что ж, пусть попытается. Не он первый, не он последний.

Посидели минут десять, помолчали. Ну, за дело. Женщина с почечной коликой. Проще не придумаешь! Правая рука входит в тело, на ощупь нашаривает камень. Журналист ерзает, вытягивает шею. Борюсь с искушением бросить камень прямо ему в лоб. Нет, ну нельзя так, несолидно, и настрой всем испорчу. Камень летит в миску, левая рука привычно заглаживает кожу, уничтожая все признаки моего вмешательства

Следующий. Старик с катарактой. Журналист прямо приплясывает на месте.
— Сеньор, — окликаю я его, — может, вы поближе подойдете?
Хм… Я думал, что он смутится. Как же! С готовностью встал, подошел, пристроился где-то позади меня. Надо отдать ему должное — встал так, чтобы свет мне не загораживать и вообще не мешать.
— И не рассказывайте мне, что у вас болит сердце, — бросил я ему через плечо. — Ничего у вас не болит. Бронхит небольшой есть, это правда… Курить надо меньше. А сердце в порядке.
Вот теперь он, кажется, чуточку смутился.

Третий. Ребенок с переломом плеча. Сложный такой перелом, повозился я с осколками, ну вроде ровно сложил…
Четвертый — паренек с болями в животе. Это как раз он с сопровождающими. Двое мужчин помогают ему залезть на стол, распахивают на нем рубашку. Всматриваюсь повнимательнее. Аппендицит… Гнойный… С перитонитом… Ооой, идиоты! Чего они ждали, спрашивается? Парень болен с утра, если не с ночи, а сейчас уже почти вечер. Его давно надо было ко мне или в больницу. Лицо серое, глаза запавшие… Они б его через пару дней после похорон принесли!

Впрочем, вслух я не произношу ни слова. Зачем? Я и так знаю, что они бы ответили — «Да, сеньор… Живот у него с утра болит… Только ведь в больницу ужас как дорого, а Вы с утра не принимаете…» И что толку сто раз объяснять, что на такие случаи я могу и отлучиться с работы? Да к тому же люди здесь простые, шуток не понимают. Если я все это так и выскажу — пожалуй, и впрямь начнут таскать мне свежих покойников. А я покойных поднимать не собираюсь. Потому как неправильно это, противоестественно.

Наклоняюсь над парнем, привычно разминая пальцы. За моей спиной беззвучно ахает журналист. Ишь ты, значит, понимает.
— Господи, — шипит журналист почти неслышно, — он же помирает!
— Ага, — так же тихо соглашаюсь я.
— Вы что, не понимаете, сеньор, — продолжает шипеть он, — его же в больницу надо!
— Поздно, — моя рука уже в животе у несчастного мальчишки, так что я вижу о чем говорю. Журналист издает какой-то булькающий звук и замолкает на минуту — видимо, обдумывает мои слова. Потом снова начинает:
— Но это все-таки шанс! Это же аморально! Ваши фокусы…

Та-ак… Вот, кажется, и оно… Сейчас меня не стоит отвлекать.
— Заткнись!
Как ни странно, затыкается.
Так, аппендикс удален… Правда, сейчас это даже не полдела. Все воспалено, всюду гной… Вот интересно, журналист по-честному попросит у меня этот аппендикс на исследование или втихаря возьмет из миски? Так… Ну, кажется, и все. Паренек лежит — белее мела. Тяжело ему пришлось. Тут как ни старайся, а совсем без боли не получится. Стонет, облизывает сухие губы. Да я и сам, кажется, немногим лучше его выгляжу. Рубашка промокла от пота, хоть выжимай.

Пихаю журналиста локтем в бок.
— Слушайте, у вас выпить не найдется?
— Да, сеньор, — он с готовностью хватается за фляжку. — Кому, сеньор?
Ишь ты как заговорил… Значит, и впрямь кое-что понимает. Очень хочется ответить «Обоим». Заставляю себя вспомнить, что у меня еще трое больных.
— Ему.
Парень делает глоток, кашляет, розовеет. Родственники помогают ему слезть со стола.

Продолжаю работать. Миома матки… Фурункулез… Язва желудка… Наконец прием закончен. Посетители разошлись, только журналист задерживается. Я доволен собой и потому благодушен. Не дожидаясь просьбы, протягиваю ему миску с окровавленными ошметками.
— Можете взять на анализ, сеньор. Это не фокусы.
— Да уж точно не фокусы, я видел…
Однако предложением он воспользовался, и даже баночка у него с собой нашлась. Сноровисто перекладывает все.
Помолчали немного.
— Сколько Вам лет, сеньор? — неожиданно спрашивает журналист. — Люди говорят, что Вы уже лет пятьдесят здесь живете. Так сколько Вам? Шестьдесят пять? Семьдесят? Вы вдвое старше меня, а выглядите мне ровесником!
Вот тут он прав, о возрасте своем я и забыл. Отвечаю неопределенно:
— Ну да, я старше Вас…
— Как Вы это делаете, сеньор?
Теперь мне становится скучно — вот все прямо об одном и том же спрашивают! А что я могу ответить? Отвечаю чистую правду.
— Ну как? Просто. Протягиваю руку, нащупываю. Что лишнее — удаляю, что не в порядке — поправляю.
Что-то не похоже, чтобы мой ответ его удовлетворил.
— А платы за лечение вы почему не берете?
— А зачем? Сколько мне нужно, я и так заработаю, садовником.
— Зачем? — журналист, бедняга, кажется, совсем запутался. — Зачем лечить бесплатно и при этом работать садовником? Почему нельзя брать плату за лечение и не работать?
— А я люблю деревья, — безмятежно отвечаю я.
— Завтра мне можно придти?
— Приходите, почему бы и нет, — я покладист и добродушен.

Я солгал ему только в одном. Я получаю плату с больных, еще как получаю! Плату, которую мне никак не заработать садовником. Они платят мне восторгом, восхищением, благодарностью… Тем, без чего мне не прожить. Да, хорошо, что он напомнил мне про возраст. Семьдесят лет — это уже многовато, пора подыскивать себе новое место. В округе достаточно городков, где может найтись работа для молодого садовника… И для начинающего хилера тоже.

Сколько же мне лет на самом деле? Не знаю… Я родился от матери-Земли тогда, когда на ней еще возлежал отец-Небо, раньше, чем моим братьям-деревьям стало тесно между Небом и Землей, и они подняли небо вверх своими могучими телами. Нас было много, и мы могли многое. Мы могли сотрясать землю и управлять вулканами, могли усмирять цунами и вызывать ураганы. Мы учили людей возделывать поля, ткать, складывать песни. И нам поклонялись, нас почитали. Мы и теперь можем многое. Но если я вызову землетрясение, его объяснят тектоническими силами, а не волей матунгулан. Мы и теперь могли бы научить людей многому, но они больше не хотят учиться у нас. И потому я работаю садовником и занимаюсь целительством.

Что-то не ко времени меня потянуло на воспоминания. А ведь у меня на сегодня еще одно дело есть, и немалое! Я сосредоточился и стал понемногу отводить тайфун от нашего острова.

0